О секте Виссариона писали много, разного, неоднозначного... И все-таки берусь писать сама. Почему? Потому что все, что было написано прежде, меня не удовлетворяет по одной причине... не о том. Или не совсем о том. Я буду писать только о том, что знала или видела сама.
Это – не статья в строгом смысле. Слишком много личного опыта. Эмоции тоже убрать не получится... отношение уже сформировано. Но мне кажется, что я имею право на личное отношение, так как эксперимент был поставлен на мне; потому и писать об этом беспристрастно не смогу.
К сути богословских тонкостей и противоречий я обращаться не буду. Этим гораздо лучше меня занимаются священники, с которыми я полностью согласна. Интересующихся я отсылаю к работам Андрея Кураева "Если Бог есть любовь" и нашего каратузского священника Виктора Пасечнюка.
Работы журналистов, приезжавших сюда отовсюду, меня не удовлетворяют. Чтобы писать об этом явлении достаточно внятно, здесь нужно жить долго. Срока журналистской командировки недостаточно. Потому и отдает от статей приезжих наблюдателей этаким туристическим отношением... приехали, посмотрели, поудивлялись, написали статью и уехали. Зачастую тональность репортажей приблизительно такая: “Ну, людей, конечно, обманули. И, конечно, все, что здесь происходит не стоит сколько-нибудь серьезного внимания, но ведь эти люди счастливы. А потому – пусть их....” И тогда возникает серьезный вопрос к авторам: а вот вы бы хотели, чтобы ваши сын, дочь, мать, сестра (ну кто-нибудь из ваших близких) – осчастливились бы таким образом?
Ответ именно на этот вопрос является, по-моему, ключевым в определении отношения к явлению в целом. Вряд ли среди лояльных журналистов найдется кто-то, кто четко и определенно скажет "да".
Вот потому и пробую написать о жизни секты сама, поскольку в последнее время куда-то делись четкие границы между хорошим и плохим. И, в страхе ущемить чьи-то религиозные интересы, мы вообще боимся давать оценки явлениям, в которых совершенно ясно видны профанация и фальшь. Мы предпочитаем просто не касаться темы.
А касаться необходимо, потому что явление существует. В этом явлении задействовано напрямую около пяти тысяч человек и все это количество участников можно смело умножить в среднем на 4-5, и мы получим число реально пострадавших близких - брошенных матерей, детей, жен и мужей. Вот от имени этих людей я и хочу рассказать о секте.
1.
“...Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас...
ибо многие придут под именем Моим и ска-
жут... Я Христос и многих прельстят...”
Матфей 24... 4-5
“...Итак, если скажут вам... вот Он в пустыне
не выходите. Или... вот Он в потаенных комнатах
не верьте...”
Матфей 24... 26
Мы сидели в гостях на Зеленой. Это было и давно и далеко – в Новосибирске, в девяносто третьем году. Мы – это я, мой супруг (физик-ядерщик ), Борис Митрофанов (его уже нет в живых) - хозяин дома лет шестидесяти, доцент кафедры философии НГУ (читал студентам диалектический материализм – такая вот диалектика) и еще одна семейная пара таких же, как Алексей сотрудников НИИ Новосибирского Академгородка.
К моменту нашей встречи Борис оставил работу и собирался переезжать в Курагино. Все мои собеседники уже поверили, что в Минусинске происходит нечто, соизмеримое с пришествием Христа. Я не верила. Все пыталась понять и задавала вопросы, поскольку ни книги, ни видеозаписи не произвели на меня ошеломляющего впечатления: и книги написаны коряво, и видеопроповеди мне показались отрежессированными, и слова – заученными, и жесты – поставленными. Да и вообще – мелко все как-то.
А вот люди на Зеленой мне показались интересными. И возникло стойкое ощущение, что каждый из них гораздо умнее, сильнее, тоньше и талантливее даже, чем все это месиво из моралей и философий под названием Последний завет и очередной “Христос”, едва овладевший родной речью. Вот это чувство не покидает меня до сих пор; каждый раз, когда вступаешь в беседу не с последователем, а с человеком и вытаскиваешь на поверхность его личную историю, его судьбу...
А тогда мы много спорили и я не унималась:
- А вы не боитесь ошибиться?
- Учитель сказал... не надо бояться ошибок, - ответил Борис.
- А почему я должна доверять вашему учителю? –Ему выгодно так говорить. Евангелие-то меня предупреждает: “ бойтесь...”
- Евангелие написано людьми, а людям свойственно ошибаться и искажать, - разговор съехал на привычные рельсы.
- А кто не ошибается?
- Истина.
- Что или кто есть Истина?
- Учитель.
- А кто учителю сказал, что он – Учитель?
- Лена, - прервал меня Борис,- я вижу, что ты все пытаешься понять умом, а здесь логика неприменима. Съезди и посмотри.
Я согласилась. В любом случае это было необходимо. Хотя бы для того, чтобы лучше понимать своего мужа. С момента первой встречи с вестью – так это тогда называлось – он сильно изменился. Мы совершенно перестали понимать друг друга. И чем больше говорилось о том, что Бог есть любовь, что нужно любить людей, мир вокруг, тем меньше ее, любви этой, я видела: муж стал жестче и отстраненнее, холоднее даже. Он замкнулся в себе и мало разговаривал. Все, что я могла тогда – биться в эту стену отчуждения, не имея никаких критериев, аргументов, не имея никакого опыта. Слово секта для моего, тогда почти атеистического сознания, мало что объясняло. Привычная логика не справлялась, исторический опыт отметался полностью, авторитетов не существовало - стена...
*****
( маленькое лирическое отступление)
“ Добрая память хуже, чем сифилис
Особенно в узком кругу” – пел когда-то Борис Гребенщиков. Боб - мудрый, он это знал. Теперь знаю я. Очень неудобна для других твоя хорошая память. Ты становишься живым упреком тем, кто может по указке сверху забыть, что говорилось восемь – десять лет назад, тем, кто способен не обратить внимания на явные несоответствия между ранними проповедями и нынешними, причем несоответствия, разительные по смыслу. Слишком много не сходится и не поддается обобщению. Об осмыслении я и не говорю: сказано так много и на все случаи жизни, что разум мутится в процессе осмысления. Да этого (осмысления) и не требуется от последователей.
*****
Нас было девять человек из Новосибирска. Двое уезжали совсем, трое ехали повидаться с Истиной, а четверо, так – из любопытства. Был очень холодный февраль 94 года.
Мы прибыли в Абакан рано утром, московским поездом. Дождавшись первых автобусных рейсов на Минусинск, поехали сразу в гостевую квартиру. Нас встретили довольно прохладно, напоили пустым травяным чаем под аккомпанемент проповеди, а затем отправили в центр. На беседу с учителем. В центре толпилось много людей. Все ждали, беседовали, спорили. У меня разгорелся спор с Таней Алыцкой. Она твердила: “ты не думай, ты верь”. А у меня в голове все вертелось: “Тебе хорошо – ты там пела, и здесь поешь, а я всю жизнь думала. Писала. Анализировала. Мне-то как свою жизнь перечеркнуть?!”
Вдруг все замерли, и вырвался странный звук. Как будто все в унисон ахнули – вошел Виссарион. Он быстро прошел в комнату для приема гостей и встречи начались.
Мы попали первыми. Зашли все вместе, сели на пол в углу, помолчали и меня прорвало...
- Что есть ложь во благо?
- Неправда, - мягко поправил Виссарион.
-Ну, неправда, ладно...
-Вот, приходит к твоему сыну Дед Мороз. Ты же не говоришь ему, что это сосед, дядя Вася.
- Так это же игра! Сказка!
- Но – неправда же!
- Есть же грань между игрой и неправдой?!
- Это все – слова, -ответил Виссарион, и спорить расхотелось, хотя и удовлетворения ответом не было. Мы помолчали, и я снова стала спрашивать...
- Умолчание есть форма лжи?
- Нет.
- Есть ли пути к Богу кроме тебя (уж очень мне все не нравилось).
- Ты понимаешь, что Учителю нельзя задавать такие вопросы?- вступил Вадим Редькин.
- Нет. Не понимаю, потому и спрашиваю.
- Нет, - сказал Редькин, - других путей нет.
- Если вдруг все человечество опомнится и уверует в твою истину, им что, ехать сюда?
- ДА ВЫ ЧТО!? – хором воскликнули Виссарион и Вадим - нет, конечно.
- А что им делать? Они же все погибнут.
- Этого не произойдет, – многозначительно сказал Виссарион.
И непонятно было до конца... чего не произойдет – не приедут или не уверуют?. Или не погибнут? Уточнять было уже неудобно, поскольку кроме меня там сидели люди с вопросами и мне всем видом было показано, что полемики уже достаточно.
А он тем временем произнес фразу, которую я запомнила: “В тебе много битого стекла, но есть и свой алмаз. Ищи его”, потом, лет через шесть мне эту фразу повторила слово в слово одна рьяная последовательница. Она ее начала, а я ее закончила, правда адресатом этого пожелания на этот раз была она сама. Меня нисколько не удивило подобное совпадение. Скорее – позабавило.
Мы сидели на приеме минут сорок – всех волновало будущее самых близких людей, не принявших Виссариона. А вопрос ставился им очень жестко... поверишь – будешь жить; не поверишь – погибнешь. Вот, собственно, и вся свобода выбора. На наши, очень похожие вопросы Виссарион отвечал одинаково (кстати, это всегда настораживало, на сходные вопросы он отвечал как по писанному – не меняя порядка слов в предложениях)... “Чтобы помочь тонущему в болоте, нужно самому стать на твердую почву”. И снова всплывал вопрос: как из гнилого и тонущего в болоте мира наши, уже немолодые, родители все шлют и шлют переводы, посылки своим твердо стоящим детям?
Но сейчас не об этом. Беседа закончилась, а вопросов стало не меньше:
- Почему во время беседы возникает ощущение, что тебя выпороли, как школьника?
- Что он делает с людьми, если они, прежде обладавшие хорошей дисциплиной ума и мысли, покупаются на словоблудие, теряют критичность и не замечают очевидной подгонки фактов под теорию?
- Да кто он такой!?
Короче, жить стало не легче.
А мы уже шли по улице, молча.... Приехали в гостевой дом и... захотели оттуда сбежать. А все потому, что нам захотелось есть и мы робко попросились на кухню. На это нам достаточно жестко было сказано, что прием пищи в общинном доме (а гостевой дом таковым являлся) происходит два раза в день – в полдень и в семь вечера. Затем нас подвели к уставу общинного дома и ознакомили. Я пришла в ужас: казарма! Тюрьма! И захотелось бежать назад, до поезда...
Но есть хотелось больше. Мы приехали рано утром и, кроме утреннего чая, ничем не подкреплялись весь день. Кое-как объяснив это хозяйкам гостевой квартиры, мы все-таки добились разрешения проникнуть на кухню. Дружно разогрев свою еду, мы молча поглотили ее и тихо побрели в отведенную нам комнату. Дел особых не было и родилась идея прогуляться. Какая-то невыносимая тяжесть давила и буквально гнала нас подальше отсюда. Мы вышли в темный двор и долго решали, куда пойти.... Пошли на свет – к ларькам. Купили бутылку Пепси, сигарет, шоколадку и, почти не сговариваясь, вернулись в подъезд дома, где гостили. В квартиру идти не хотелось. Мы нашли пролет между этажами почище, стали в кружок, плечо к плечу и... под истерический хохот распили Пепси из горлышка, передавая ее по кругу и заедая шоколадкой. Мы хохотали долго, до слез, впервые оказавшись в такой идиотской ситуации. И наше распитие пепси-колы в подъезде было, пожалуй, не самым идиотским событием на этот день.(Кстати, из гостевой квартиры разносился такой крутой тяжеляк, то ли Кинчев там пел, то ли “парк Горького”, и как-то не вписывались благостные тетушки в музыку их сыновей-подростков.)
Был еще другой день... проповедь, интенсивное общение с людьми, мероприятия... Я поняла... муж уедет сюда в любом случае. И все решалось только для меня... ехать – не ехать.
Окончательно мы приехали сюда уже в мае 94 года. Вот, с тех пор и живем.
2.
“Дух же ясно говорит нам, что в последние времена
отступят некоторые от веры, внимая духам
обольстителям и учениям бесовским. Через
лицемерие лжесловесников, сожженных в
совести своей, запрещающих вступать в
брак и УПОТРЕБЛЯТЬ В ПИЩУ
ВСЕ, ЧТО БОГ СОТВОРИЛ, ДАБЫ
ВЕРНЫЕ И ПОЗНАВШИЕ ИСТИНУ
ВКУШАЛИ С БЛАГОДАРЕНИЕМ.
Ибо всякое творение Божье хорошо
и ничто не предосудительно, если
принимается с благодарением....”
Первое послание к Тимофею святого
Апостола Павла 4... 1 -5
Первое время, по приезду сюда, меньше всего успевала думать о происходящем. Слова, которым можно было охарактеризовать состояние, не хотелось произносить... шок. Огороды, привыкание к общению с людьми, навязанными ситуацией, проповеди каждую неделю... И еда.... Вокруг еды вертелось многое. Уже здесь, в Качульке, жил у нас человек – Миша Масунов, личность одиозная, известная многим у нас, в каратузском районе. Человек больной и весьма мнительный, он не лишен был некоторого остроумия и чувства юмора. Однажды за ужином он окрестил нас столоверами... “Вот, - говорит, - есть староверы. А вы – столоверы. Вы в стол веруете.” Миша был прав. Это происходило в ноябре 94 –го года, когда активно завинчивались гайки по питанию. По местным общинам и центрам в городах распространялись жесткие директивы; некоторые цитаты я помню до сих пор: “... Сахар, сладкое со стола убрать. Кисломолочное – детям до трех лет, если попросят....” ( Интересно, как попросит кисломолочного ребенок до года? – он же говорить не умеет! И как его попросит ребенок двух лет, которому этого кисломолочного не давали, потому как просить не умел? – он ведь даже не догадывается о существовании таких продуктов, как кефир, простокваша, сметана...) Под запрет попали манка, овсяные хлопья, постное масло, все мучное без исключения. И это все налагалось на уже существующий запрет на всю пищу животного происхождения. Даже самые верные последователи были обескуражены: мед – на кончике шила (количество омовений шила в меду правда не оговаривалось, поэтому поедание меда шилом могло походить на стук швейной машинки), воду – ограничить. Вот, пил учитель томатный сок, - и все запили томатный сок. Появился даже общинный анекдот: встречаются две верующие женщины и разговаривают, естественно, о мужиках:
- Твой-то еще пьет?
- Бросил.
- А мой – пьет, зараза.
Люди с трудом перестраивались на новый тип питания. Объем пищи резко возрос, поскольку питательность ее снизилась. Мы выкручивались, как могли и пекли хлеб из картошки, гречки, или покупали его тайком. К весне 95 года все говорили только о еде. К тому времени люди просто хронически были голодны. Прошло несколько критических публикаций в прессе; во “Взгляде” и во “Времени” слегка проехались по общинным порядкам, и запреты стали потихоньку ослабевать. Нет – никто их не отменял. Их просто перестали настойчиво повторять. А тем же летом одна последовательница радостно сообщила мне, что учитель разрешил пить какао, есть сахар и даже... читать книги. Постепенно на стол вернулись подсолнечное масло, хлеб (сначала только ржаной), даже молочное стали потреблять дети до 14 лет. И взрослые, если болеют. И как-то забавляло следующее:молоко перестали пить, чтобы не умереть, но, когда угроза умереть возрастает (ну, от болезни, скажем), то молоко – можно.
Сейчас, по прошествии стольких лет, питаться стали гораздо либеральнее. Остался строгий запрет на мясо, рыбу и яйца. Все остальное – по вкусу. И... - по вере. Ибо, чем ближе вы подбираетесь к зоне, а, тем более, к городу, тем строже гастрономические правила. Я повторю – никто их не отменял.
Откуда же возник этот запрет? В чем его смысл? Какова его роль в жизни последователя? В начале девяностых в журнале Наука и религия появилось Обращение Высшего Разума Вселенной. В то время как-то особенно популярными стали темы оккультизма, НЛО, всяческих контактов с какими-то мирами и т.п. На этой волне и прозвучало вышеупомянутое обращение. В нем высший разум и сообщил человечеству о том, что предстоит пережить в ближайшие два десятилетия и учил, как себя вести, чтобы выжить. В частности, пророчились катаклизмы техногенного характера, утончение озонового слоя и, как результат этого, увеличение фона солнечной радиации; перемагничивание полюсов земли, глобальное потепление и т.п. Вот, чтобы выдержать повышенную радиацию, и рекомендовалось перейти на вегетарианство, причем строгое – вообще без животного белка.
Иначе, как бредом это обращение назвать было трудно. Человек, его написавший, явно перечитал фантастики, фэнтези и оккультной литературы. Поражала каша из терминов... четвертые измерения, ауры, астралы, тонкие тела, трансмутации. И тут же шли смешные подробности сексуальных отношений в тонких телах, которые нам достанутся после всех этих перемен (по всей видимости, с сексом контактеру было расстаться труднее, чем с мясом).
Времени на катастрофы отводилось немного – двадцать лет. Десять из них уже прошли.
Вот эта пугалка и сработала. Сначала обращение шло равноправной книжкой с кратким цитатником из Виссариона Малой крупицей. Потом учитель не подтвердил ряда деталей, а затем это обращение перестало упоминаться вообще. Но испуг, полученный последователями тогда, продолжает действовать до сих пор, поскольку конца света и тропиков в Сибири ждут. Вслух, правда, об этом говорить стали меньше. Хотя, время от времени, пускают в виде слухов новые пугалки о кометах, потопах и т.п., причем пускают достаточно громко и весьма уважаемые в кругу верующих люди. А Виссарион их затем развенчивает и успокаивает последователей. Наряду со слухами о катаклизмах приходят новые рекомендации по питанию. Можно даже сказать, что существует некоторая мода: в этом сезоне модно есть свеклу, и не модно – картошку, хотя, на словах, свобода выбора стиля питания уважается.
Но, по сути, питание до сих пор является частью виссарионовской догматики (напомню, что догмат – это основополагающее положение, принимаемое на веру). Вряд ли для виссарионовцев осталось что-то более незыблемое в так называемом учении, чем вегетарианское питание.
О том, что С.А. Тороп мало беспокоится о какой-либо цельности своего учения, о какой-то согласованности, уже писалось в центральной прессе. Он очень легко перестраивается сам и перестраивает свое учение; вернее – дополняет и дополняет свое учение новыми частями, мало заботясь об их соответствии предыдущим. Отговорка универсальная – времена изменились. Причем, совершенно неважно, что многие из устрашающих пророчеств не сбылись. Неудивительно, если о тропиках будет сказано приблизительно следующее: “тропики уже наступили, только это – сибирские тропики и другими они быть не могут”. Это объяснение так же разумно, как разумно объяснение запрета на хлеб: “ Вы просто меры не знали. Надо же вас было как-то сдерживать”. Последнее высказывание как-то слабо вяжется с бесконечными разговорами о свободе выбора. Оказывается, что только таким жестким способом можно воспитать во взрослом человеке чувство меры.
О свободе выбора членов семьи последователя тоже говорится очень много. В принципе, конечно, он может жить по своим верованиям и убеждениям, и питаться может по своему усмотрению... Но только на словах. Последователи, в большинстве своем, требуют строгого соблюдения режима питания в своем доме, часто вынуждая близких обходить запреты тайком. А это, во-первых, унизительно; а во-вторых – незаконно.
*****
( второе лирическое отступление)
“...Я вышел духовным,
а вернулся мирским...”
Б.Г. Гарсон №2
Меня все время волновал один вопрос: много ли людей отсюда уехало? Я задавала этот вопрос в первый свой приезд сюда – не отвечали. Да и теперь практически не отвечают. Не любят уверовавшие эту тему.
А в мае 94 года из общины уезжал один человек. Не успев распаковать коробки с вещами, сложил их в контейнер, и уехал. И полетело в след: “бежит, как крыса с корабля....”
И никому в голову не приходило, что крысы бегут, когда корабль ТОНЕТ. И никто не вспомнил слова своего же учителя: “ Отныне, вы даже подумать о ком-то плохо не имеете права”.
Елена Мельникова,
http://lenhenstihi.narod.ru/ (C)
